МЫ русского буддизма

Мы — отличительная черта русского сознания. Мы, русские, именно Мы, а не Я, привыкли к тому, что отождествляем себя не только с современниками, но и с предками. Это не они, гренадеры Суворова, а Мы штурмовали Альпы, и в это “Мы” встроено Я говорящего.

Утверждаем, что буддийское АНАТМА и русское МЫ сходственны

Не говорят о Я Будды, говорят об его отсутствии у Пробужденного. Будда — это все живые существа. Русский Будда в Русском Мы.

Правильно говорить о сознании Пробужденного так — Мы Самантабхадра, Мы Будда.

Мы русского Я есть главная, врожденная особенность русского сознания вообще, а русского буддиста тем более. От русского Мы до Мы Будды путь короче, чем от европейского Я.

Буддистичность русского сознания – это неспешность, созерцательность, доверчивость, открытость, пластичность восприятия вплоть до пустотности – как сосуд, склонность к миропостроению, страсть к познанию и вселенская отзывчивость. И прежде всего – русский язык, глубина которого погружает нас ко времени возникновения и Слова-Речи, и фантастического мига обнаружения человеком феномена Мысли. Русским здесь повезло: они живут на одном и том же Пространстве Восточной Европы более 15000 лет; именно здесь наши предки начали говорить и обнаружили “думанье”. Другие племена, народности и целые этносы часто мигрировали, порой проходя сквозь Древнюю Русь, часть нас отправлялась в рискованные и порой удачные поиски нового – так был заселен ариями Декан, мы же оставались на месте, на просторах Великой Русской Равнины. Так что не для других, но для себя мы можем утверждающе произнести: “Вначале были славяне”.

Метафора МЫ и Я

У Будды нет Я, но можно говорить о МЫ Будды. МЫ Будды, МЫ Самантабхадры похоже на сознание цунами, которое, не встречая препятствий, не формализуясь в свободном просторе океана, обладает лишь суммарным МЫ; но, встречая препятствие, вздымаясь каждый раз в уникальном преодолении, выражает себя как Я. “Волна набегает на берег и преображается в тело человека”.

МЫ русского Простора

Два полюса позиций по отношению к душе: Восток – души нет, Запад – со времен Возрождения крайний индивидуализм. Меж ними Россия с ее народным и индивидуальным МЫ.

Прошло 500 лет и на исходе ХХ века Запад похоронил индивидуализм, незаметно войдя в эпоху масс-медия, в эпоху коллективного мышления на основе высоких технологий: радио, ТВ, интернет, рок-волна. Выработалось некое агрессивное МЫ Запада.

Китайское МЫ взросло из культа предков, почитания власти в лице Императора и чиновников-начальников, и, наконец, в ХХ веке, в эпоху социализма, это МЫ многократно усилилось благодаря коммунистической идеологии и еще более благодаря небывалому демографическому взрыву – росту численности и плотности населения. Это китайское МЫ в эпоху Мао было подавляющим и несвободным. При его послаблении возможен и уже наблюдается ренессанс даосизма и буддизма. Русское МЫ более чем в какой-либо иной нации связано с Пространством, с безграничностью русской Земли. Силе русского МЫ поспособствовало высокая степень централизации власти, всегда требовавшей от индивидуума абсолютного подчинения в годину опасности.

Сочетание сильной власти и строгой дисциплины с безграничным русским Простором стали главными компонентами МЫ и Я русского человека. Простор дал ощущение воли, неспешности, созерцательности русского Я. Опасность, всегда наличествующая из-за отсутствия природных границ, выпестовала русское МЫ, усиленное централизованной властью, а в ХХ веке “навязанным” марксистским учением.

Свойственная русским способность к самопожертвованию, МЫ русского Пространства, в котором нет надобности жадно лелеять ограниченное частное владение, ибо Земли русской не меряно, – все это есть удачный залог к отсутствию Я в буддийском смысле. МЫ русского человека в этом смысле есть его буддийское АНАТМА.

ВМ, 25.11.1998 г.